Без права на покой [Рассказы о милиции] - Эдуард Кондратов

Ахнула, округлив глаза, стюардесса, По полу покати­лись золотые монеты. К ногам девушки упало богатое ожерелье. Чемодан оказался набитым драгоценностями: бусами, кольцами, золотыми часами. В уголке чемодана, полузасыпанный кольцами, лежал какой-то мешочек, похожий на табачный кисет.

Румяный парень, поглядывая на эти сокровища, укоризненно покачал головой:

— Ай-ай-ай, Михаил Дмитриевич. Что же вы так неаккуратно со своими сбережениями?

Ошибка

— Что вы натворили?! Вы понимаете, что вы натворили! — с отчаянием повторял человек лет пятидеся­ти со следами ожогов на лице. Он стоял у стола и с гневом смотрел на вытянувшихся перед ним двух молодых людей, тех самых, что задержали валютчика в самолете. Один, широколицый, атлетического сложения парень со значком мастера спорта на лацкане пиджака, лейтенант милиции Александр Антонов, глядел на рассерженного начальника с деланным смирением, но в глазах виделась ирония. Другой, лейтенант милиции Геннадий Фомин, серьезный, спокойный, очень худой, хмурился, опустив глаза.

—   Вы что, не поняли задание? — спросил начальник.

—  Разрешите объяснить, товарищ подполковник, — с готовностью отозвался Антонов, но Геннадий Фомин бесцеремонно перебил его:

—   Нечего объяснять. Промахнулись — и все. Погна­лись за дешевым эффектом.

—   Вот и я думаю — погнались, — вздохнув, спокойно сказал подполковник и, пододвинув стул, сел. — Ну что ж, упущенного не вернешь... Да садитесь вы, чего там... — Он махнул рукой, одновременно указывая этим жестом на стулья, стоящие около стола. Кроме того, жест этот означал, что «разнос» окончен и разговор выходит из официальных рамок. Оба провинившихся поняли это.

—   Нет, давайте все же разберемся, Иван Николае­вич, — торопливо заговорил Антонов. — В чем же траге­дия? Вы приказали взять Чубарова в самолете. Вы понимаете, самолет вот-вот взлетит, трап убирают, а его нет. Мы уж собрались выходить. И тут — поспешает, сердешный. Мы его на радостях — цап! Уж больно красиво вышло. И чемоданчик очень кстати расстегнулся. Все по науке... — Он усмехнулся.

Подполковник постучал зажигалкой по столу:

—  Да, по науке... Я где вам приказал брать его?

—   В самолете! — уверенно сказал Антонов.

—  А точнее?

—  В Адлере. После посадки, помним. Но какая разница — чемоданчик-то всё равно при нем. Не отвертит­ся. Так даже быстрее. Опять же экономия на билетах, это раз...

—  Ладно, Иван Николаевич, не слушайте его, — вмешался Фомин. — Он сейчас такой базис подведет... А дело простое: переволновались — нет и нет. Может, думаем, рейс поменял... Ну, и... — Он развел руками.

—  Да понятно... — протянул подполковник. — Я тоже хорош. Надо было четче поставить задачу: в Адлере — и точка. А я понадеялся на вашу... — Он внимательно взглянул на смущенных ребят и не стал продолжать. Но оба и без того все поняли. Фомин еще больше нахмурился, а Антонов обиженно дернул подбородком.

—   Но если вы думаете, что у него в самолете был человек, — напрасно, — сухо сказал он. — У нас есть список пассажиров. Никого из наших знакомых. Опять же никто не заволновался, что нет его. Мы глядели.

Подполковник улыбнулся и тут же вздохнул:

—  Эх, гуси вы мои лебеди, разве я об этом? Только смекните, пожалуйста: чего это я вас, четырех атлетов, вооруженных до зубов, на одного Чубарова посылаю. Да ему бы, возможно, простой повестки хватило.

—  Ага! — недоверчиво сказал Саша Антонов. — Будь­те, мол, любезны, принесите чемоданчик с золотом...

Подполковник серьезно посмотрел на него.

—  А что? Может быть, и принес бы. Оно ему скорей всего самому осточертело...

Саша улыбнулся — он оценил шутку. В тон подпо­лковнику сказал:

—  Тем более. В конце концов, Чубаров у нас. Вещдоки налицо. — Он указал на лежащий на столе чемодан... — Открутиться немыслимо. Да он с места в карьер начнет сейчас дружков закладывать.

— Это Чубаров-то? — Подполковник насмешливо со­щурился. — Что ж, давайте пробовать. Только едва ли...

И вот он сидит перед подполковником, так торо­пившийся к своему аресту владелец сокровищ. Ни следа волнения не видно на его лице. Покуривает сигарету и доброжелательно смотрит на подполковника Хлебникова, на сидящих сбоку ребят. Кажется, он ничуть не обескура­жен арестом.

И заговорил он не как арестованный, а как давний хороший знакомый.

—  Вы хорошо выглядите, Иван Николаевич. А я, вот видите, и брюшко накопил — так сказать, трудовая мозоль, — да и лысину никак не укроешь... А ведь мы, если мне не изменяет память, ровесники.

—   Работа у нас здоровая, не то что у вас, — насмешливо сказал Хлебников. — На воздухе много бываем.

—  Однако давление у вас было, не соврать, двести на сто двадцать.

—   Ничего, притерпелся. Богатая у вас память. Вы, по- моему, четырехзначные числа в уме множите?

—   Помните! — восхитился Чубаров. — Ну, спасибо. Да, способностями бог не обидел, не жалуюсь. Счастья вот недовесил всевышний малость, ну да бог с ним. Счастье — товар дефицитный, грех не нажиться, не так ли?

Он повернулся и заговорщически подмигнул ребятам.

Подполковник усмехнулся.

—  Что-то у вас всевышний на плутоватого завмага похож. Союзника ищете? Свой своего в обиду не даст?

—  А как же! В моем положении больше надеяться не на кого...

—   Не прибедняйтесь, Михаил Дмитриевич, зачем? Чуть дело дойдет до суда, столько рычагов заработает, что всевышнему и сунуться, будет некуда. Я помню...

—  Эх, Иван Николаевич, что там за рычаги! Я ведь тоже не маленький, жизнь как-нибудь знаю. Уж если мне в тот раз не удалось вас, рядового капитана милиции, закружить, что же я нынче с подполковником Хлебнико­вым сделаю? С начальником ОБХСС. Мне бы помоложе кого, а? Не по зубам вы мне, гражданин подполковник, прямо вам признаюсь. Иначе...

Он присвистнул и вдруг улыбнулся:

—    Но рычаги-то, конечно, будут, не сомневайтесь, Иван Николаевич. И неприятности у вас из-за моего ареста тоже будут. И выглядеть вы будете гораздо хуже, это я вам обещаю.

—   Потерпим. А коль вы так хорошо считаете, потрудитесь прикинуть, сколько получится по совокупно­сти статей? Перечислить, каких?

—   Упаси бог! За кого вы меня принимаете? Я свои статьи назубок знаю, и комментарии к ним, и разъяснения. Неужели я не учитывал возможность нашей приятной встречи?

—   Что же у вас насчиталось, если не секрет?

—    Секрет, Иван Николаевич, глубочайший секрет. Сколько я насчитал, это мне знать. Сколько вы насчитае­те — вот вопрос. Вам-то считать будет потруднее — ваш счет в доказательствах нуждается. А у меня, между прочим, есть и программа-максимум и программа-мини­мум. Смотря по обстоятельствам. Так сказать, гибкая тактика, вы же меня знаете.

—    Ну, вот что, гражданин Чубаров. На этот раз сосчитаем все. С точностью электронной машины. И мак­симум ваш тяжело тянет, Михаил Дмитриевич, куда тяжелей вашего чемоданчика...

—   Давайте сразу договоримся, гражданин подполков­ник. Этот чемоданчик я вижу второй раз в жизни.

—   Что вы говорите?! — притворно изумился подпол­ковник.

—   Представьте себе... Нашел между сиденьями авто­буса. Дай, думаю, захвачу. Виноват, конечно, но сдать находку не было времени — опаздывал на самолет. Но в Адлере я бы сдал — это же все равно, не так ли?

Подполковник с презрительной гримасой на лице молча слушал. Чубаров, подождав секунду-другую, не скажет ли чего Хлебников, неожиданно улыбнулся:

—    Иван Николаевич, вы не сердитесь, — мягко сказал он. — Я вовсе не принимаю вас за идиотов. Но обстоятель­ства сегодня исключительные: речь идет о жизни и смерти, к сожалению, не в переносном смысле. Я знаком со статьей о хищениях соцсобственности в особо крупных размерах. Соответственно этому и я буду защищаться. Только не толкуйте мне про чистосердечные признания, в данном случае — увы! — ничего не смягчает, а даже наоборот. Я лишен возможности даже объяснить вам, почему.

Поэтому и разговор у нас будет один — я приму только то, что вы сумеете до-ка-зать. И ни миллиграмма больше. В колонии жизнь не мед, я знаю, но все-таки понимаете, Иван Николаевич... — он на секунду прикрыл глаза, — все-таки жизнь...